Антонио Мачадо
Лишь твой образ, лишь ты,
как молнии вспышка
средь моей темноты!
На море, где, словно жар,
обжигает песок золотой,
так внезапно тело твое, Гиомар,
с его розовой смуглотой!
В тюрьме, на серой стене,
или в нищей гостинице голой,
во всем, что встретится мне, -
только ветер и только твой голос;
в серьгах твоих на лице моем,
в холоде их перламутра,
в дрожи, в ознобе горячечном, злом
безумного утра;
на моле, куда за ударом удар
сновиденья рушатся бурей,
и под пасмурной аркой бессонницы хмурой -
всюду ты, Гиомар.
Посмотри, как тобой я наказан,
а повинен лишь в том, что тебя
сам я создал, сам сотворил я, любя,
и любовью навек теперь связан.
Выдумкой всякая страсть живет:
сама назначает себе черед -
час свой, и день, и год,
влюбленного выдумает, а вслед
возлюбленную, приносящую счастье;
но если возлюбленной не было, нет -
это не значит, что не было страсти.
как молнии вспышка
средь моей темноты!
На море, где, словно жар,
обжигает песок золотой,
так внезапно тело твое, Гиомар,
с его розовой смуглотой!
В тюрьме, на серой стене,
или в нищей гостинице голой,
во всем, что встретится мне, -
только ветер и только твой голос;
в серьгах твоих на лице моем,
в холоде их перламутра,
в дрожи, в ознобе горячечном, злом
безумного утра;
на моле, куда за ударом удар
сновиденья рушатся бурей,
и под пасмурной аркой бессонницы хмурой -
всюду ты, Гиомар.
Посмотри, как тобой я наказан,
а повинен лишь в том, что тебя
сам я создал, сам сотворил я, любя,
и любовью навек теперь связан.
Выдумкой всякая страсть живет:
сама назначает себе черед -
час свой, и день, и год,
влюбленного выдумает, а вслед
возлюбленную, приносящую счастье;
но если возлюбленной не было, нет -
это не значит, что не было страсти.